Большая Сулага – самый отдалённый из двух десятков населённых пунктов нынешнего Кузедеевского сельского поселения Новокузнецкого района. Это село расположено на крайнем юге. Всё его население сейчас составляет 3 человека: одна постоянная жительница и двое пчеловодов. Проехать туда практически невозможно – дорога совсем разбита, но Сулага осталась в памяти тех, кто родился и жил в ней когда-то.
После отмены крепостного права в 1861 году многие крестьяне стали перебираться из «Расеи» (из центральной России) в Сибирь осваивать здешние земли. Одних раскулачивали и ссылали, другие шли добровольно. Государство создавало для этого все условия: переселенцам давали хорошие ссуды, на некоторое время освобождали от уплаты налогов, предоставляли средства для покупки лошадей и крупного рогатого скота.
В 1927 году, сгрузив на телеги свой нехитрый скарб, 15 – 20 мужчин из с. Большой Тымбай Савинской волости Пермской области пришли сюда «ходоками». Следом приехали их семьи: до Кузедеева добрались на паровозе, а оттуда шли пешком 40 км.
Татаркины – из тех переселенцев. У Михаила Егоровича и Екатерины Никифоровны было две дочери и два сына (Дмитрий и Андрей), чьи дети (которым сейчас уже за 60) и поведали нам историю своей малой родины. «На свет мы появились в селе Большая Сулага Лысинского сельсовета Кузедеевского района», – рассказывают Людмила, Клавдия, Юрий и Валентина.
До прихода обоза здесь была небольшая деревня, состоящая из трех – четырёх дворов. Постепенно «ходоки» начали обживаться. Мужчины сообща строили избы (это называлось «помощи»), на которых не значилось ни названий улиц, ни номеров домов. Постепенно село выросло до 27 дворов. Семьи были большими, а хозяйства – крепкими. Держали пасеки, скот (лошадей, коров, свиней, овец) и птицу (уток, гусей, кур).
В садах выращивали плодовые деревья, в огородах – овощи, хотя местные тяжелые суглинистые почвы малоплодородны. Собирали дикорастущие ягоды, грибы, колбу, папоротник, корневища кандыка, луковицы сараны, кедровые орехи. У Рябовых, что жили на пригорке возле колодца-журавля, имелись даже амбары, в сусеках которых хранилось зерно. Селение располагалось прямо посреди тайги. Старожилы вспоминали: «Выйдешь на крыльцо, а вокруг лес». В гуще осин, берёз и пихт водились лоси, лисы, зайцы, рыси, белки, медведи и волки. Охота была запрещена.
В деревне жил пимокат Ерофей Иванович Седякин, который изготавливал валенки из овечьей шерсти. Одежда в готовом виде в те времена не продавалась, её шил на заказ портной Фёдор Кузьмич Новиков – один на несколько населённых пунктов. Приехав со своей механической, с ручным приводом, швейной машинкой в какое-нибудь село, он обшивал всех, кто мог себе это позволить, а потом отправлялся дальше. Вещи берегли, штопали, донашивали друг за другом. Дом портного впоследствии превратился в школу, а когда для неё построили отдельное здание, в старом стала жить его родственница Александра, заведующая этим учебным заведением, со своей семьей.
Зерно для хлеба мололи в муку на Сулагинской мельнице, которая работала на силе воды. Масло выжимали изо льна, который сеяли, а детям на лакомство доставался обожаемый ими жмых. Маслобойка была в здании бывшего клуба. Кроме того, в селе были изба-читальня и кузница, на которой подковывали лошадей, делали грабли, ремонтировали косилки, отбивали литовки. В сельсовете, который располагался в Лысе (по населению вдвое превышающем Сулагу), регистрировали рождение, бракосочетание и уход в мир иной.
К дому Смертиных был пристроен небольшой ларёк, который в народе называли «магазин». Хозяйка Екатерина продавала здесь слипшиеся конфеты, комковой сахар, а также вкуснейшие халву и повидло в больших банках из нержавейки, соль, спички, иногда привозили тюк ситца или другой материи. «Баба Улита клала кусок сахара на ладонь, – рассказывает Юрий Андреевич, – большим ножом (косарём) стукала по нему, делила на части и раздавала нам, своим правнукам».
Она прожила 98 лет, была высокой (185 см), крупной и отличалась огромной силой. Если в селе дрались выпившие мужики, достаточно было сказать: «Улита идёт», как они сразу разбегались. А если уж она приходила, то ударяла их лбами друг о друга и раскидывала в разные стороны. Непрошеных ночных гостей, не к добру забредших в село, не стеснялась припугнуть топором. Ходила, как и все женщины, в длинной юбке, которую по старой памяти называла «сарафан».
В 1932 году на селе образовался кооператив крестьян – колхоз «15 лет Октября», где вместо денежной формы заработной платы использовались трудодни, за которые можно было получить зерно и другую продукцию предприятия. На входящей в его состав ферме выращивали полсотни мясных быков и в два раза больше дойных коров. Молоко перерабатывали на молоканке, используя огромный сепаратор. В целях охлаждения сливки во флягах относили на реку в район кузницы и привязывали к кустам, впоследствии появился «холодильник» (лёд, засыпанный опилками).
Держали четыре десятка лошадей для сельскохозяйственных нужд, на них пахали, убирали сено, увозили готовую продукцию. Колхозной пасекой (которая находилась в 3,5 км от села) заведовал Алексей Алексеевич Ларионов. Обилие медоносных трав, таких как кипрей – Иван-чай, и возделывание гречихи способствовали успеху этой отрасли сельского хозяйства.
Времена в селе бывали разные. Скот не всегда был обеспечен кормами. Бывало, работники ничего не могли получить на трудодни. Но за дисциплиной следили строго, неисполнение устава сельхозартели грозило жесткими наказания вплоть до лишения свободы.
Основная работа в колхозе начиналась весной. Пахали, сеяли. Когда заканчивалась посевная, селяне собирались на огромной поляне на праздник «Красная борозда». Накрывали разносолами столы, качались на качелях, растягивали меха гармони, под которую пели и плясали. А для ребятишек ставили 3– 4 куля семечек… Пока трава была еще молодой, заготавливали «ароматный» силос. Пару коней запрягали в специальную косилку, которой убирали траву. Складывали её в большие траншеи, утаптывали лошадьми, которыми правили школьники, вместо седла клали втрое сложенную фуфайку. Траншеи закапывали, а зимой и ранней весной их вскрывали и этой перепревшей травой кормили скот.
Когда травы в полях поднимались почти в человеческий рост и вызревали, начиналась пора сенокоса. Для колхозных нужд использовали конную технику, а для собственных – литовки. Косили даже 10-летние девочки. Когда трава высыхала, старший из мальчиков садился на огромные конные грабли и собирал сено в валы, которые женщины вилами перекладывали на деревянные волокуши и везли к тому месту, где мужчины метали стог. Убирали поспевшую озимую рожь. Валентина Андреевна работала на комбайне, который цеплялся к трактору. Она вместе с подругой наполняла мешки зерном, после чего девушки кидали их в идущий рядом грузовик.
После этого убирали посеянные весной злаки (пшеницу, рожь, овёс), овощи (картофель, свёклу, кормовой турнепс), горох, а также лён и подсолнечник. Пасли скот. Так незаметно проходило лето. Осенью урожай сушили, веяли, наполняли склады. Зимой женщины шли в курятники, коровники, на скотный и конный дворы ухаживать за животными, мужчины на лошадях возили по снегу силос и сено. Позже колхоз вошел в состав государственного предприятия – специализированного пчеловодческого совхоза «Лысинский», управление которого находилось в с. Лыс.
Денег в деревне практически не было. Их получала от государства только учительница за свою работу. Но любой житель села мог добыть монеты и купюры, поехав на коне в Калтан, Мундыбаш или Темир-Тау на базар и продав там полученный за трудодни мешок крупы или продукцию своего подсобного хозяйства. Клавдия Дмитриевна рассказывает о своей двоюродной сестре: «В тот день, когда появилась на свет Людмила, её отец привёз купленный на рынке полуметровый батон, поэтому в семье появилась поговорка: Люда родилась с булку базарского хлеба».
Поначалу вечернее освещение в домах составляли керосиновые лампы. В 1960-ом в Большой Сулаге появилось электричество, подаваемое движком, работающим на солярке. На «электростанции» трудился Михаил Фролович Никипелов. Он включал свет с 18.00 до 23.00, после «мигал» им 3 раза. В избах говорили: «Миша мигнул – надо зажигать лампу». Единственный радиоприемник «Родина» (на батарейках) имелся в самой зажиточной семье села – у Татаркиных. Появился он в 1960-ых годах. В этом доме была и еще одна диковинка – утюг на углях.
Водопровода не было. Воду носили с речки в ведрах на коромысле. Генеральную уборку устраивали раз в неделю. Стирка была целым мероприятием. Хозяйственное мыло уже было, но использовали щёлок – дровяную золу, замоченную в воде. Стирали дома на специальной рифленой доске, после чего заворачивали бельё в тюки, складывали в большую ванну и везли её к речке на санках, которыми пользовались с середины октября до середины апреля (температуры в Лысе и Большой Сулаге самые низкие во всем Новокузнецком районе, на 5 – 8 градусов Цельсия ниже, чем в Кузедееве). Там вещи раскладывали, полоскали (зимой вода была ледяная, руки стыли), сворачивали и везли в дом. Когда одежда согревалась, её отжимали и вывешивали на улицу. Белья была тьма, ведь каждая семья состояла из 8 – 10 человек, включая детей и стариков. После того, как в селе появился колодец, воду стали возить во флягах на санках, запряженных собакой.
Баня (а топилась она по субботам, по-черному) имелась не на каждом дворе – половина села мыться ходила к соседям. На ткацких станках «Кросна», на которых первые жители села изготавливали льняную материю, ткали дорожки на пол из лоскутков старой одежды, из них же, связанных между собой и свернутых в клубок, большим вязальным крючком мастерили любимые в нарде половики «кружки». Утюги, которые были не в каждом доме, нагревались от печи, на которую их ставили, но разглаживали они в основном благодаря своей тяжести.
Лечились травами и другими народными средствами, в крайнем случае, ходили в местный медпункт, в котором работала фельдшер Алла. Ближайшая поликлиника, совмещенная с больницей, была в Кузедееве. Обращались в неё редко. Там работал известный хирург Константин Родионович Яценко, а также терапевт, стоматолог, ЛОР… Отделение почтовой связи было в с. Лыс, откуда в Сулагу приходил почтальон.
На русской печи, где делали деревянный настил (полати), спали старые да малые, остальные – на полу или железных койках, на которые вместо сеток клали доски. «Мы – дети – лежали вчетвером поперёк кровати на самодельной перине, – говорит Людмила Андреевна, – а под ноги нам ставили спинку от старой парты, которую принесли из школы». Стёганые одеяла тоже были «хенд-мейд». На огромные пяла натягивали ткань, на неё клали вату, сверху накрывали другой материей, на которой мелом обозначали рисунок, по нему и прошивали вручную. Самовар был роскошью. В него заливали кипяток, подогревали углями, которые тлели в специальном отделении под дном.
«Наша мама Александра Александровна Татаркина была первой учительницей в селе и заведующей школой, – вспоминает Юрий Андреевич. – По окончании Кузедеевского педучилища в 1942 году она стала работать в Сулагинский малокомплектной четырехлетке, где в каждом классе (а их было всего 4) за партой сидело по 2– 3 ученика». V – VIII классы местные дети заканчивали в Лысинской школе-интернате, что находилась в восьми километрах от дома. В конце учебной недели ребята шли в Сулагу, а в воскресенье к обеду взрослые запрягали лошадь, чтобы везти их обратно, давали на неделю хлеб, сало и картошку, которую дети в интернате сами варили или жарили на печке, для чего надо было занимать очередь. Иной раз, не дождавшись её, посыпали сухой хлеб солью, запивали водичкой, – вот и весь ужин. На обед в столовой подавали уху из кильки, а в консервные баночки из-под неё детям наливали компот.
По вечерам Александра проводила ликбез (ликвидацию безграмотности) для взрослого населения Сулаги в здании школы. Летом она, как и другие хозяйки, вставала с первыми петухами (около 04.30), топила дровами печь, готовила завтрак для семьи, выгоняла пастись коров, кормила остальной скот, а также собак и кошек. Потом поливала, полола, собирала урожай, делала заготовки на зиму, занималась ульями. Вязала, готовила обед, кормила домочадцев супами, пирогами, блинами, домашним хлебом, баловала пельменями, мыла посуду в тазике водой, которая стекала с крыши в кадку во время дождей.
Бабушки готовили свои фирменные блюда (шаньги, табани), пряли, штопали, дети во всём помогали старшим. «Когда я первый раз вымыла пол, мне не было ещё пяти лет, рассказывает Валентина Андреевна. – Мама пришла с работы, а баба Улита ей говорит, мол, Валя – настоящая помощница. Конечно, я тогда так помыла, что страшно было смотреть, но мама меня очень хвалила. С тех пор это занятие приносит мне только радость». С осени Александра продолжала вести занятия в школе.
Несмотря на атеизм, охвативший СССР, селяне были набожными людьми. В каждом доме Сулаги при входе был «красный угол» с православными иконами, который зашторивали от посторонних глаз. Занавески открывали во время утренней и вечерней молитв. Перед едой просили Бога благословить пищу. На Пасху, хоть это и было запрещено, пекли куличи и красили яйца. Умерших отпевали. Венчаний не проводили. Детей крестили в чудом сохранившейся Кузедеевской церкви, но чаще бабушка-повитуха Наталья Осиповна Уварова «погружала» новорожденных, что было равноценно инициации.
Во время Великой Отечественной мужчины ушли на фронт. Настали трудные времена. «Лошадей забрали на военные нужды, – вспоминает Клавдия Дмитриевна, – поэтому на корове и пахали, и дрова возили. Почти всю сельскохозяйственную продукцию отдавали фронту: ежедневно по 20 л молока от коровы в бидончиках и ведрах хозяйки относили на молоканку, агенты рассчитывали, какое количество мяса, зерна и овощей должна была сдавать каждая семья. Тогда всё делали для фронта, для Победы. Продуктов в семьях оставалось мало, но всё же как-то выжили».
Летом в качестве школьной «отработки» мальчики срезали шляпки колхозных подсолнухов, а девочки специальными колотушками выбивали из них семечки. На обед им привозили флягу мёда и две фляги воды, а хлеб учащиеся приносили с собой. Пололи свёклу. Дома дети занимались тем, что складывали осиновые дрова (которые лесозаготовители добывали в тайге) в длиннющие поленницы, т.к. это было единственное топливо, и потом, понемногу, носили их в дом, складывали за печку. Развлечения у детворы были простые. Катались с горы на санках, школьных лыжах, на больших тяжелых санях (из которых были выпряжены кони). Затаскивали их на гору кое-как все вместе, садились и катились вниз, кто-то по дороге сваливался, кто-то доезжал.
Весной, как только начинал сходить снег, играли в лапту: бегали босиком по едва оттаявшему участку земли за мячом, который отбивали палками. Летом собирали дикорастущие малину и землянику, из которых делали варенье или просто сушили. Ходили на речку под названием Большая Сулага, впадающую в Чумыш. Ставили в ней мордушки, ловили пескаря, щуку, чебака и налима, что прятался под камешками возле мельницы. Босяком бегали по пыли, соревнуясь, кто выше поднимет её облако. Любовались тем, как после летнего дождя от дороги поднимался пар.
«Бывало, папа поедет куда-нибудь и возвращается с фуражкой, которая наполнена набранной по дороге крупной и сладкой дикой кислицей (красной смородиной), – говорит Людмила Андреевна. – Не было ни телевизоров, ни компьютеров, но у нас было настоящее детство, весёлое и интересное, хоть и послевоенное».
Андрей Михайлович (отец наших рассказчиков) был серьёзно ранен на Великой Отечественной, куда ушёл в составе 237-ой Пирятинской стрелковой дивизии. Вернувшись, за боевые заслуги был награждён Орденом Славы III степени. Работал секретарём исполкома Лысинского сельсовета, инструктором по животноводству, в колхозе «15 лет Октября» был заместителем председателя, а когда хозяйство превратилось в совхоз, стал начальником Сулагинской комплексной бригады.
Утром он делал раскомандировку, вечером учитывал выполненную работу. Например, девушки и женщины шли в рядок и пололи хлеб – вырезали серпами сорную траву. А Андрей Михайлович потом замерял двухметровой саженью площадь выкошенной травы. Считал надой. Мясных бычков взвешивал ежемесячно и определял прибавку в весе. По результатам насчитывал работникам трудодни. Организовывал производственный процесс.
В свободное время ремонтировал дом (он включал в себя горницу, совмещенную с кухней, и сени, где имелась кладовка, в которой поселилась ласка), сарай, а также баню и туалет, которые строили подальше от жилища, так как их считали грязными местами.
После войны экономика восстанавливалась медленно, совхоз заметно сдал свои позиции. А «хрущевская » перестройка 1961 года, когда малые сёла и хозяйства были укрупнены, положила начало развалу Сулагинской бригады. Посевные площади сократились. Рогатого скота уже не было, остались только кони. Постепенно селяне стали разъезжаться кто куда. Последняя семья из династии Татаркиных, во главе которой стоял Андрей Михайлович, переехала из Большой Сулаги в 1966 году: детям надо было продолжать своё обучение, а родителям пришлось искать новую работу. В ту пору в селе оставалось около 15 жилых домов. С годами и они опустели.
Время неумолимо: всё, что рождается, сначала расцветает и зреет, даёт плоды, а потом стареет и умирает. Так произошло и с Большой Сулагой, которая уже практически канула в лету. Но память о её лучших временах достойна того, чтобы войти в историю Новокузнецкого района и передаваться потомкам тех отважных, жизнерадостных и трудолюбивых людей, которые жили в этом селе.
Д. Акулова.
Фото Ю. Лобачева и из архива Татаркиных.